Т. А. Янссен-Фесенко
доктор филологических наук
О переводе, его аспектах, природе, специфике, основах и так далее написано великое множество статей, ибо перевод – как алмаз – открывает все новые грани в зависимости от искусства огранщика. Коллекционирование определений перевода представляет интерес сегодня разве что для «статиста-аспиранта», но бесспорным, на наш взгляд, является положение о посреднической роли перевода в полилоге культур, реальных и ментальных миров, хотя отдельные утверждения о взаимоотношение культуры, сознания и перевода в концепциях отдельных исследователей вызывает множество вопросов, как, к примеру, следующее: «Als markantes Beispiel fur Kulturubersetzungen von Westeuropa nach Russland konnen die Europaisierungsversuche Peters I. aufgefasst werden. Er zwang Russland ein drakonisches Modernisierungsprogramm auf, das westeuropaische Elemente importierte, um die technisch-zivilisatorische Verspatung Russlands aufzuholen. Peter I. erteilte kulturelle Ubersetzungsauftrage. Selbst die russische Hauptstadt wurde an den finnischen Meerbusen "versetzt". Ein weiteres Beispiel fur diese repressive Kultur-Ubersetzung ist die von Peter I. erzwungene ostliche Ubersetzung eines westeuropaischen Kleidungs- und Frisurenstandards: Das Tragen eines Bartes symbolisierte die orthodoxe kirchliche Kultur der Epoche vor Peter I. Er stellte deshalb das Tragen von Barten als Zeichen der Ruckstandigkeit Russlands per Gesetz unter Strafe. Wenn russische Adlige sich nicht willig zeigten, ihren Bart abzurasieren, griff Peter I. auch schon einmal selbst zur Schere, um die ruckstandigen "Europaisierungsunwilligen" mit Gewalt zum bartlosen Fortschritt zu zwingen..(...)... Kenner der russischen Kulturgeschichte aber verstehen den wilden Bartwuchs Tolstojs als kultur- semiotisches Symbol des Widerstandes gegen eine repressive Kulturubersetzung von West nach Ost» [11 ].
Насколько оправдан в контексте вышеприведенных исторических иллюстраций знак равенства в утверждении «Культура есть перевод, и перевод есть культура»? В подобных случаях речь идет, как известно, не о «переводе культур», а о культурных трансферах (то есть о переносе отдельных инокультурных элементов в другую культурную среду).
Переводчик же имеет дело с вербальными инокультурными объектами (текстами, высказываниями), и важным для него является не столько различе вербальных знаков и систем (что, в принципе, лежит на поверхности), но различие в концептуальных системах автора ИТ и самого переводчика, ибо как порождающим, так и перекодирующим «механизмом» выступает мозг человека, и структуры сознания играют в процессе перевода определяющую роль.
Сознание неотделимо от человека. По мнению А. Г. Спиркина, сознание – это «соучастие знания в самом себе» [8, С. 78], т. е. человек располагает знанием о наличии своего знания (со-знание).
Релевантной для нашего понимания является метафорическая интерпретация сознания как смыслового фильтра.
В научной литературе этот подход представлен следующими вариантами:
а) осознается то, что не диссонирует с социальными нормами и установками или с диспозициями индивида, а также то, что «опосредовано практикой»;
б) воспринимается и осознается то, что соотносится с имеющимися в нашем сознании «образцами» (начиная от платоновских «эйдосов» до современных «когнитивных эталонов»), а все то, что не имеет в ментальной сфере «образцов», проходит мимо нашего сознания.
«Когнитивные эталоны», по мнению когнитологов, могут быть как невербальными, так и презентироваться вербальными средствами или средствами других знаковых систем. Можно согласиться с К.Г. Юнгом, что определенную роль играет при этом «когнитивный стиль» индивида (т. е. , в частности, экстравертная или интервертная личность) [10, С. 459-460].
Сознание, по утверждению А. Н. Портнова, имеет антиномичную структуру, поскольку выступает как:
«– поток (stream of consciousness, menstruum) и как способность осуществлять отдельные акты сознания (мыслительные, мнемические, перцептивные);
– экзистенциальная целостность «Я – полюса» и рефлексивная расчлененность;
– как непосредственное переживание и как «оречевленное» сознание (внутренний монолог; внутренний диалог; внешняя речь в различных модусах);
– как языковое сознание, представляющее в генетическом отношении не просто иерархию способностей и функций, но, по всей видимости, подлинную систему, и как предметное сознание, для которого обращение к языковым механизмам не является необходимым» [6, С. 25].
Сознание человека включает не только накопленный жизненный опыт, совокупность знаний о мире и о самом себе, хранящихся в виде системы взаимосвязанных логических суждений, понятий и умозаключений, но и вербальное знание, знание языка, его морфологической, фонологической, логической, прагматической, синтаксической и др. систем; это языковое сознание «пронизывает» остальные «блоки знания» и являются важнейшей частью нашего сознания. В процесс мышления вовлекаются все наши знания; иными словами, сознание (как наше знание) воспроизводится в процессе мышления и за его счет постоянно «пополняется», новые знания (как и старые) «складируются» в различных блоках сознания и, прежде всего, в языковом сознании.
Сознание является тем «когнитивным уровнем», который «аккумулирует знания носителей языка о мире, он показывает, каким человек видит окружающий его мир, фиксирует наивно-языковую картину мира в его сознании, бессознательно закрепленную в языковых структурах, которые помимо языковой семантики, несут более широкую информацию об устройстве мира» [4, С. 154].
Мышление реализуется не только в виде «динамического» процесса мышления (накопления знания), но и в виде сознания как его «продукта» (накопленного знания). Существование и функционирование мышления и сознания взаимообусловлено: сознание (состояние накопленных знаний) обеспечивает процесс мышления, который, в свою очередь, является источником накопления и систематизации знаний (сознания).
Отражаемый в процессе мышления окружающий мир кодируется в виде различных «форм мысли», материальной формой которых может служить естественный язык. Следовательно, если мышление (и сознание) предстает как отражение окружающей действительности «в логических формах мысли», то язык выступает выражением нашего мышления (в различных языковых формах). Процесс мышления и речепорождения обусловлен различными механизмами. Экспериментальные исследования позволили Н. И. Жинкину постулировать функционирование УПК (универсально-предметного кода) как «механизма мышления», представленного нейронными связями и образованьями, посредством которых механизмы чувственного мышления и «физиологические субстраты» образов, представлений и понятий соотносятся с эквивалентами языковых знаний [3; 1].
Язык не может существовать отдельно от форм мышления, которые «заключены» в языковых формах, поэтому проблема определения концептуальной основы перевода может иметь свое решение в контексте взаимоотношения мышления, языка и сознания, ибо язык – это перевод образов сознания в графический или звуковой ряд.
Специфика переводческой деятельности заключается в том, что переводчик всегда стоит перед проблемой восприятия и переработки чужого «ментального содержания», поскольку в своем переводном тексте он излагает не собственные идеи, но вербализует лишь идеи, сформулированные автором оригинала,при этом, как правило, он придерживается также коммуникативной ситуации, «заданной» автором ИТ. Возникает вопрос о характере ментальных операций при переводе и о природе переводческих решений.
Как показывает анализ переводческих стратегий, они не бывают чисто когнитивными или интуитивными, но представляют собой когнитивно-интуитивные «сцепления». Интуиция при переводе актуализирует исходные вербальные данные, а также «ассоциирует» лежащие в основе ИТ ситуации с реальным фоном (контекстом интерпретации) и определяет как семантические «координаты» перевода, так и построение индивидуального семантического вывода.
Лингвально-ментальные операции в процессе перевода обусловлены, как отмечалось выше, речемыслительной деятельностью индивида и функционированием его ментальной сферы. Каждый индивид по-разному ориентируется в национальном культурном пространстве, «выстраивая под себя» собственную модель в рамках конкретного лингвокультурного сообщества, руководствуясь «рекомендациями» собственной когнитивной базы. Именно когнитивная база позволяет индивиду «свободно ориентироваться» в национальном культурном пространстве, особенно, в его центральной части, в то время как представители «иного национального культурного сообщества, пытаясь овладеть данной культурой, наоборот, «блуждает» в центре. Особые трудности у него вызывает то, что ядерные элементы культурного пространства чрезвычайно редко подвергаются осмыслению, рефлексии и экспликации со стороны тех, для кого это пространство является родным» [2, С. 30].
В процессе социализации индивид не только «присваивает» себе общую когнитивную базу данного лингвокультурного сообщества, но и на ее основе создает собственное когнитивное пространство, которое интерпретируется нами как «презентируемая различными когнитивными структурами совокупность всех знаний, образов и представлений индивида, имеющих национальную детерминированность» [9, С. 176]. Когнитивная база с обязательным набором стереотипных знаний и представлений служит, таким образом, основой индивидуального когнитивного пространства, поскольку «принадлежность к определенной культуре определяется именно наличием базового стереотипного ядра знаний, повторяющегося в процессе социализации индивидуума в данном обществе, и достаточно стереотипного (на уровне этнической культуры, а не личности) выбора элементов периферии» [7, С. 14].
Индивид функционирует не только в национальном культурном пространстве, но и является активным участником межкультурной коммуникации, что в первую очередь, свойственно переводчику как интерпретатору знаков одной лингвокультуры через знаки другой лингвокультуры. Регулятором самодетерминации индивида (переводчика) в межкультурном пространстве выступает его когнитивная сфера, понимаемая нами как совокупность инвариантных по своей природе знаний, образов и представлений, репрезентируемых различными когнитивными структурами индивида. Благодаря своей когнитивной сфере человек способен ориентироваться в пространстве любой культуры, соблюдая ее законы. Наполнение когнитивной сферы формируется главным образом энциклопедическими знаниями индивида и транснациональными инвариантами его (возможных и существующих) представлений того или иного лингвокультурного сообщества. В него входят также все структурные элементы когнитивной базы и составляющие когнитивного пространства.
При переводе переводчик имеет дело и с содержанием текста, и с его смыслом. И смысл, и содержание являются, безусловно, результатом понимания ИТ, но они представляют собой различные ментальные образования, базирующиеся на разных речемыслительных механизмах. В сознании переводчика содержание текста оформляется как ментальное образование, «моделирующее» тот конкретный фрагмент действительности, о котором идет речь в данном тексте.
Смысл, в свою очередь, является «продуктом» интерпретации того, «что в этом тексте сообщается». Таким образом, смысл ИТ основывается на «степени/глубине уяснения» переводчиком самой «сути дела», запрограммированной автором и реализованной в тексте средствами исходного языка (ИЯ).
Содержание текста и его смысл по-разному проецируются на сферу сознания переводчика: если смысл, по сути, является проекцией сознания переводчика на ИТ, то содержание можно рассматривать как проекцию текста на сознание переводчика.
Переходя к особенностям ИТ, необходимо указать в этой связи на дуалистический характер его природы. С одной стороны, ИТ предстает отражением определенной модели мира в сознании его автора, чем, собственно, детерминируется его связь с реальным миром. С другой стороны, ИТ выступает отражением интерпретации объективной реальности со стороны автора, чем определяется связь ИТ с его когнитивной сферой. Все это должно учитываться переводчиком. Поэтому адекватное восприятие ИТ переводчиком обусловлено взаимодействием его представлений с тем, что в действительности существует в восприятии автора; иначе говоря, восприятие текста переводчиком должно быть не столько адекватным действительному (конкретному) положению дел в реальном мире, сколько адекватным той интерпретации объективной реальности, что дается автором в ИТ.
В структуре переводческой реальности функционирование текста обусловлено прагматическими установками автора ИТ и переводчика: у автора – на (адекватную) передачу информации в ИТ, у переводчика – на ее адекватное восприятие и понимание.
Когнитивная программа играет существенную роль в процессе перевода, ибо она обеспечивается соотношением когнитивных сфер автора ИТ и переводчика, результирующимся в образовании системы когнитивных образов и эталонов, которые служат когнитивной единицей процесса перевода как когнитивной деятельности: порождение ИТ реализуется при его «расчленении» на составные элементы (когнитивные образы и эталоны), а его восприятие и понимание обеспечивается реконструированием переводчиком этих когнитивных образов (эталонов).
Необходимо иметь в виду, что если вербальные способы выражения могут от языка к языку варьироваться, то когнитивное содержание текста (т. е. набор когнитивных образов и эталонов) остается неизменным.
Оптимальная ситуация для перевода возникает не тогда, когда смысл и содержание совпадают, но когда содержание, вкладываемое автором в ИТ, хорошо согласуется с извлекаемой переводчиком семантической информацией. В этой связи необходимо еще раз подчеркнуть, что воспринимаемый переводчиком исходный текст никогда не будет наполнен для него тем смыслом, который вкладывал в него автор, поскольку каждая культура имеет в своей основе собственную систему социальных стереотипов, образов и когнитивных схем, а за каждым вербальным знаком стоит фрагмент образа мира данной конкретной культуры.
Когнитивная сфера переводчика «включается» в процесс перевода, обеспечивая успешность его протекания. Для существования акта перевода актуален и релевантен именно тот фрагмент когнитивной сферы переводчика, который образуется при «пересечении» когнитивных сфер автора ИТ и переводчика. Актуализация «зон» пересечения возможна в том случае, когда переводчик знаком с когнитивной базой того лингвокультурного сообщества, на языке которого создан ИТ, а также с набором основных компонентов когнитивной сферы автора ИТ. Порождение высказывания – в нашем случае, текста на ПЯ, - обеспечивается интеграцией когнитивных сфер автора ИТ и переводчика, в результате которой образуется интегральное (совмещенное) ментальное пространство.
В рамках этой концепции новую интерпретацию получает вечная формула – выражение религиозных, философских и лингвистических умозрений: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Привлекательными и научно корректными остаются рассуждения М. К. Мамардашвили о том, что здесь имеется ввиду очень простая вещь, которую мы ясно увидим, если вглядимся в нашу собственную реальную психологическую жизнь, которую мы знаем на уровне интуиции …Знаем ли мы то, что думаем в действительности? [5, С. 236]. Под «Словом» здесь понимается, конечно, не язык в логическом и филологическом смысле, а некая сущность, возникающая в пространстве, в порождающем пространстве, в котором, по мнению М. К. Мамардашвили, «мы многократно отразились».
Итак, источником мысли служит организация «создания акта мысли, которая порождает в пространстве резонанса (порождающем пространстве), воплощением чего и является «Слово» [5, С. 238]. Таким образом, возникновение (порождение) «Слова» обусловлено процедурой ментального совмещения и созданием совмещенного (интегрального) ментального пространства («порождающего пространства», в терминологии М. К. Мамардашвили).
Возвращаясь к проблеме перевода, следует подчеркнуть, что созданный переводчиком текст на ПЯ являет собой вербальную репрезентацию концептуальной интеграции, - иными словами, вербальное порождение совмещенного ментального пространства переводчика. Все эксплицитные ментальные операции с когнитивными структурами становятся возможными лишь при кодировке на языковом уровне сознания, то есть когда они приобретают вербальное оформление. Опираясь на данное положение, мы приходим к рабочему определению перевода как вербальной проекции этноментального опыта одной лингвокультурной общности через интеграцию ментальных пространств переводчика как представителя другой лингвокультурной общности. Перевод, как правило, репрезентирует содержание ментального мира автора ИТ по «алгоритму» своей культуры, к которой он относится (и языковой, в том числе).
Таким образом, оптимальность перевода обусловлена не только знанием алгоритмов «чужой» культуры, но также пересечением ментальных пространств автора ИТ и его переводчиков. В этой связи необходимо подчеркнуть, что ментальные пространства индивидов никогда не могут полностью совпадать, поскольку они определяются индивидуальными знаниями и представлениями и репрезентируются индивидуальным «вербальным кодом». Индивидуальные ментальные пространства имеют какие-то «общие зоны», и перевод будет тем успешнее и результативнее, чем шире «зоны» пересечения индивидуальных ментальных пространств автора ИТ и его переводчиков. Именно совмещенное ментальное пространство обусловливает вербальную репрезентацию средствами ПЯ психосемиотических особенностей автора ИТ.
1. Горелов, И. Н. Проблема «глубинных» и «поверхностных» структур в связи с данными психолингвистики и нейрофизиологии / И. Н. Горелов // Известия АН СССР. СЛЯ. 1977. – Т.37. – №2. – С. 165-176.
2. Гудков, Д. Б. Прецедентное имя и проблемы прецедентности / Д. Б. Гудков. – М., 1999.
3. Жинкин, Н. И. О кодовых переходах внутри речи / Н. И. Жинкин // Вопросы языкознания.- 1964. - №6
4. Караулов, Ю. Н. Активная грамматика / Ю. Н. Караулов. – М., 1999.
5. Мамардашвили, М. К. Картезианские размышления / М. К. Мамардашвили. – М.: Прогресс: Культура, 1993.
6. Портнов, А. Н. Теоретические проблемы языкового сознания / А. Н. Портнов // Языковое сознание: Теоретические и прикладные аспекты. ИЯ РАН. – Москва, Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2004.
7. Прохоров, Ю. Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев / Ю. Е. Прохоров. – М., 1996.
8. Спиркин, А. Г. Сознание и самосознание / А. Г. Спиркин. – М.: Наука, 1972.
9. Фесенко, Т. А. Специфика национального культурного просранства в зеркале перевода / Т. А. Фесенко. – Тамбов: Изд-во ТГУ, 2002.
10. Юнг, К. Г. Психологические типы. Пер. с нем. / К. Г. Юнг. – М.: Наука, 1995.
11. Lebedewa, J. Mit anderen Worten. Die vollkommene Ubersetzung bleibt Utopie / J. Lebedewa. - www.uni-heidelberg.de/presse/ruca/...3/wort.html
https://bit.ly/3IW3ItJ
